Досье «ОДЕССА» - Страница 25

Нажитое позволило Гоффманну обзавестись роскошным особняком в Гамбурге, замком в горах, виллой на море, «роллс-ройсом» и «феррари», а еще красавицей женой, платья которой проектировали лучшие модельеры Парижа, и двумя сыновьями, которых он почти не видел. Единственным немецким миллионером, портреты молодых любовниц которого, довольно часто сменяемых, никогда не появлялись на страницах журналов, был Гоффманн. Кроме того, он обладал необычайной проницательностью.

И вот в среду утром он, прочитав начало дневника Саймона Таубера, захлопнул папку, оглядел сидевшего напротив молодого журналиста и сказал:

– Остальное можно домыслить. Так чего же ты хочешь?

– По-моему, это потрясающий документ, – начал Миллер. – В дневнике упоминается некий Эдуард Рошманн. Комендант концлагеря в Риге. Уничтожил восемьдесят тысяч человек. У меня есть основания считать, что он жив и находится здесь, в Западной Германии. Я хочу выследить его.

– Откуда ты знаешь, что он не умер?

Миллер вкратце все объяснил.

Гоффманн надул губы:

– Не очень-то веское доказательство.

– Верно. И все же заняться этим делом стоит. Случалось, я раскапывал интересный материал, начиная с еще меньшего.

Гоффманн улыбнулся, вспомнив о способности Миллера вынюхивать скандальные истории. Проверив достоверность, Гоффманн печатал их с радостью. И тираж «Кометы» подскакивал.

– Но этот Рошманн явно есть в списке разыскиваемых военных преступников. И если полиция не в состоянии найти его, почему это сможешь ты?

– А полиция и впрямь его ищет?

Гоффманн пожал плечами:

– Должна по крайней мере. Иначе зачем мы платим налоги?

– Но почему бы ей не помочь? Проверить, жив Рошманн или мертв, ловили его когда-нибудь или нет.

– Так что же ты хочешь лично от меня? – спросил Гоффманн.

– Отправить меня в командировку по этому делу. Если ничего не получится, я его брошу, да и все.

Гоффманн повернулся на крутящемся стуле к окнам, выходящим на гамбургский порт, оглядел растянувшиеся на километры доки.

– А ведь бывшие фашисты не в твоем вкусе, Миллер. Откуда такой интерес?

Миллер глубоко задумался. Самым сложным и важным в работе свободного журналиста было протолкнуть замысел издателю.

– Во-первых, материал просто-напросто заманчивый. Если «Комета» разыщет преступника, которого не в силах найти полиция, это станет сенсацией.

– Ты не прав, – покачал головой Гоффманн, взглянув на декабрьское небо за окном. – Публику это не заинтересует. И в командировку я тебя не отправлю.

– Но послушайте, герр Гоффманн. Ведь Рошманн убивал не поляков или русских, а немцев. Хорошо, немецких евреев, но все же немецких. Почему никто не захочет узнать об этом?

Гоффманн отвернулся от окна, положил локти на стол и опустил подбородок на костяшки пальцев.

– Миллер, – сказал он, – ты отличный журналист. Мне нравится, как ты подаешь материал – у тебя есть свой стиль. К тому же ты – прирожденная ищейка. Ведь я без труда могу нанять двадцать, пятьдесят или даже сто человек, которые выполнят все, что им предпишут, сделают статьи о том, на что им укажут. Однако сами материал не раздобудут никогда. В отличие от тебя. Именно поэтому я не раз посылал тебя в командировки в прошлом, пошлю и в будущем. Но не теперь.

– Почему? Это же отличная тема.

– Ты еще молод, а поэтому позволь мне объяснить тебе суть журналистики. Написать хорошую статью – только полдела. Ее еще нужно уметь продать читателю. Первым занимаешься ты, вторым – я. Именно поэтому мы и сидим на своих местах. Ты считаешь, будто твою статью станут читать потому, что в рижском концлагере сидели немецкие евреи. Так знай, именно поэтому ее никто читать и не будет. Близко к ней не подойдет. И до тех пор, пока у нас в стране не примут закон, предписывающий, что людям читать и какие журналы покупать, они будут читать то, что им хочется. Именно такие статьи я в «Комете» и печатаю. Статьи, какие хочет читатель.

– Но почему же он не пожелает прочесть о Рошманне?

– А вот почему. Перед войной почти все немцы были связаны или хотя бы знакомы с евреями. В Германии к ним относились лучше, чем в любой другой европейской стране. А потом к власти пришел Гитлер. И свалил на евреев вину и за поражение в первой мировой войне, и за безработицу, и за бедность – словом, за все, что в стране было плохо. Люди не знали, чему верить. Почти каждый был знаком с евреями и не без оснований считал их порядочными людьми. Они не нарушали законы, никому не вредили. Между тем Гитлер обвинил их во всех смертных грехах, поэтому, когда евреев стали хватать и увозить, немцы умыли руки, не вмешались, не запротестовали. И даже поверили тому, кто кричал громче всех. Уж так устроены люди, особенно наши соотечественники. Мы – очень послушный народ. В этом наша величайшая сила и огромнейшая слабость. Это позволяет нам создавать в новой Германии экономическое чудо или идти за таким человеком, как Гитлер, в одну братскую могилу. Долгие годы никто не решался спросить, что стало с немецкими евреями. Они просто исчезли. Неприятно читать даже о том, что случилось с безымянными евреями из Белостока, Варшавы и Люблина. А ты черным по белому хочешь описать, до чего своим малодушием мы довели собственных соседей, знакомых, друзей. Думаешь, об этом кто-то захочет прочесть? Не обольщайся.

Закончив, Гоффманн развалился в кресле, достал из серебряной шкатулки на столе сигару и поджег ее от золотой зажигалки. Миллер переваривал сказанное. Наконец произнес:

– Вот что имела в виду моя мать.